Эриксон детство и общество краткое содержание. Эрик Эриксон «Детство и общество» - рецензия - Психология эффективной жизни - онлайн-журнал. по монографии Эрика Эриксона

Эрик Эриксон

Детство и общество

(Erik Erikson "Childhood and Society", 2nd ed., 1963)

Предисловие ко второму изданию

Когда я перечитывал предисловие к первому изданию, мне бросилось в глаза выражение «концептуальные путевые заметки». И я выделил его, ибо искал формулировку, которой можно было бы воспользоваться, объясняя судьбу этой книги. Задуманная и написанная для пополнения психиатрического образования американских врачей, психологов и социальных работников, она прошла свой собственный путь к студентам и аспирантам различных специальностей из университетов США и ряда других стран. Практически необходимым делом стало переиздание книги, а с ним возник и вопрос о ее переработке.

Мысль о том, что эту книгу широко читали как молодые, так и пожилые люди, не имевшие возможности судить о ней на основе личного клинического опыта, временами приводила меня в замешательство. Перед тем как приступить к переработке первого издания, я обсудил эту проблему на своем семинаре с первокурсниками в Гарварде (в 1961/62 учебном году). И обнаружил, что единство личности, характерное для жанра путевых заметок, на самом деле может помочь молодым людям впервые окинуть направленным взором область, которая вторгается в их сознание и лексикон из столь многочисленных и разнообразных источников. Мои студенты, между прочим, почти единодушно решили, что мне не следует радикально изменять первоначальный текст, хотя бы потому, что внесение «поправок» в путевые заметки, написанные в более молодые годы, не было одной из прерогатив постаревшего автора. Спасибо им за усердие и хлопоты.

Однако эта книга использовалась также в подготовке профессиональных специалистов, имеющих отношение к психоанализу. И здесь я пришел к выводу, что недостатки книги неотделимы от ее жанра - рассказа о первом этапе пути одного такого специалиста; и что подобно многим первым путешествиям, она снабжает читателя впечатлениями, которые при повторении маршрута сопротивляются ослаблению или преувеличению. Поэтому я переработал текст лишь для того, чтобы сделать более ясными свои первоначальные намерения, и добавил только тот материал, которым располагал во время работы над первым изданием.

Во втором издании я прежде всего исправил места, которые, при перечитывании, сам не вполне понимал. Затем я расширил (либо исправил) описания и объяснения, часто неправильно понимаемые студентами различных специальностей (или неоднократно вызывавшие вопросы с их стороны). Наиболее многословные добавления можно обнаружить, главным образом, в конце первой и на протяжении третьей части книги. Наконец, я снабдил текст авторскими подстрочными примечаниями: критическими размышлениями над тем, что было написано мной десять с лишним лет назад, и ссылками на свои более поздние работы, в которых развиваются темы, тогда лишь намеченные.

Среди тех, кому выражается благодарность в предисловии к первому изданию, не назван ныне покойный Дэвид Рапапорт (D. Rapaport). Он прочел рукопись, однако я не получил его предложений (как всегда, весьма обстоятельных), когда книга печаталась. В последующие годы мы работали вместе и он больше чем кто-либо другой (включая и меня самого) способствовал выявлению теоретического подтекста моей работы и ее связей с работой других психоаналитиков и психологов. Я могу лишь с благодарностью сослаться на некоторые из его трудов, содержащих исчерпывающую библиографию.

Более объемные дополнения ко второму изданию основаны на следующих статьях:

- «Sex Differences in the Play Construction of Pre-Adolescents», Journal of Orthopsychiatry. - XXI. - 4. - 1951.

- «Growth and Crises of the "Healthy Personality"», Symposium on the Healthy Personality (1950), M. J. E. Senn, editor. New York, Josiah Macy, Jr. Foundation.

Эрик Гомбургер Эриксон

Центр передовых исследований в поведенческих науках,

Март 1963, Стэнфорд, Калифорния

Предисловие к первому изданию

Прежде всего, своим происхождением эта книга обязана практике психоанализа. Ее основные главы опираются на образцы ситуаций, которые требовали интерпретации и коррекции; это - тревога маленьких детей и безразличие американских индейцев, потерянность ветеранов войны и самонадеянность юных нацистов. Здесь, как и во всех других ситуациях, психоаналитический метод обнаруживает конфликт, поскольку психоанализ с самого начала был сосредоточен на психическом расстройстве. Благодаря работе Фрейда, невротический конфликт стал наиболее изученной стороной поведения человека. Однако в этой книге мы избегаем легкого вывода, будто наши относительно передовые знания о неврозе позволяют рассматривать массовые явления - культуру, религию, революцию - как аналоги неврозов для того, чтобы подчинить их нашим концепциям. Мы пойдем по иному пути.

Современный психоанализ занимается изучением эго, под которым понимается способность человека объединять (адаптивно) личный опыт и собственную деятельность. Психоанализ смещает акцент с концентрации на изучении условий, притупляющих и искажающих эго конкретного человека, на изучение корней эго в социальной организации. Мы пытаемся понять их не для того, чтобы предложить наспех сделанное лекарство от впопыхах установленной болезни общества, а чтобы завершить наброски нашей теории. В этом смысле, перед вами психоаналитическая книга об отношении эго к обществу.

Это книга о детстве. Можно просматривать работу за работой по истории, социологии, морали и практически не обнаружить упоминания о том, что все люди начинают свой путь детьми, и не где-нибудь, а в своих детских. Человеку свойственно долгое детство, а цивилизованному человеку - еще более долгое. Продолжительное детство делает человека в техническом и умственном отношениях виртуозом, но и оставляет в нем пожизненный осадок эмоциональной незрелости. Хотя племена и народности, во многом неосознанно, используют воспитание детей для достижения своей особой формы зрелой идентичности, своего уникального варианта цельности, их постоянно преследуют иррациональные страхи родом из того самого детства, которое они эксплуатировали особым образом.

Что может знать об этом клиницист? Я полагаю, психоаналитический метод является по существу историческим. Даже тогда, когда он ориентируется на медицинские данные, они интерпретируются как функция прошлого опыта. Сказать, что психоанализ изучает конфликт между зрелыми и инфантильными, новейшими и архаическими пластами в душе человека - значит сказать, что психоанализ изучает психологическую эволюцию через анализ конкретной личности. В то же самое время психоанализ позволяет увидеть в истории человечества гигантский метаболизм индивидуальных жизненных циклов.

Когда я перечитывал предисловие к первому изданию, мне бросилось в глаза выражение «концептуальные путевые заметки». И я выделил его, ибо искал формулировку, которой можно было бы воспользоваться, объясняя судьбу этой книги. Задуманная и написанная для пополнения психиатрического образования американских врачей, психологов и социальных работников, она прошла свой собственный путь к студентам и аспирантам различных специальностей из университетов США и ряда других стран. Практически необходимым делом стало переиздание книги, а с ним возник и вопрос о ее переработке.

Мысль о том, что эту книгу широко читали как молодые, так и пожилые люди, не имевшие возможности судить о ней на основе личного клинического опыта, временами приводила меня в замешательство. Перед тем как приступить к переработке первого издания, я обсудил эту проблему на своем семинаре с первокурсниками в Гарварде (в 1961/62 учебном году). И обнаружил, что единство личности, характерное для жанра путевых заметок, на самом деле может помочь молодым людям впервые окинуть направленным взором область, которая вторгается в их сознание и лексикон из столь многочисленных и разнообразных источников. Мои студенты, между прочим, почти единодушно решили, что мне не следует радикально изменять первоначальный текст, хотя бы потому, что внесение «поправок» в путевые заметки, написанные в более молодые годы, не было одной из прерогатив постаревшего автора. Спасибо им за усердие и хлопоты.

Однако эта книга использовалась также в подготовке профессиональных специалистов, имеющих отношение к психоанализу. И здесь я пришел к выводу, что недостатки книги неотделимы от ее жанра - рассказа о первом этапе пути одного такого специалиста; и что подобно многим первым путешествиям, она снабжает читателя впечатлениями, которые при повторении маршрута сопротивляются ослаблению или преувеличению. Поэтому я переработал текст лишь для того, чтобы сделать более ясными свои первоначальные намерения, и добавил только тот материал, которым располагал во время работы над первым изданием.

Во втором издании я прежде всего исправил места, которые, при перечитывании, сам не вполне понимал. Затем я расширил (либо исправил) описания и объяснения, часто неправильно понимаемые студентами различных специальностей (или неоднократно вызывавшие вопросы с их стороны). Наиболее многословные добавления можно обнаружить, главным образом, в конце первой и на протяжении третьей части книги. Наконец, я снабдил текст авторскими подстрочными примечаниями: критическими размышлениями над тем, что было написано мной десять с лишним лет назад, и ссылками на свои более поздние работы, в которых развиваются темы, тогда лишь намеченные.

Среди тех, кому выражается благодарность в предисловии к первому изданию, не назван ныне покойный Дэвид Рапапорт (D. Rapaport). Он прочел рукопись, однако я не получил его предложений (как всегда, весьма обстоятельных), когда книга печаталась. В последующие годы мы работали вместе и он больше чем кто-либо другой (включая и меня самого) способствовал выявлению теоретического подтекста моей работы и ее связей с работой других психоаналитиков и психологов. Я могу лишь с благодарностью сослаться на некоторые из его трудов, содержащих исчерпывающую библиографию.

Более объемные дополнения ко второму изданию основаны на следующих статьях:

- «Sex Differences in the Play Construction of Pre-Adolescents», Journal of Orthopsychiatry. - XXI. - 4. - 1951.

- «Growth and Crises of the "Healthy Personality"», Symposium on the Healthy Personality (1950), M. J. E. Senn, editor. New York, Josiah Macy, Jr. Foundation.

Эрик Гомбургер Эриксон

Центр передовых исследований в поведенческих науках,

Март 1963, Стэнфорд, Калифорния

Прежде всего, своим происхождением эта книга обязана практике психоанализа. Ее основные главы опираются на образцы ситуаций, которые требовали интерпретации и коррекции; это - тревога маленьких детей и безразличие американских индейцев, потерянность ветеранов войны и самонадеянность юных нацистов. Здесь, как и во всех других ситуациях, психоаналитический метод обнаруживает конфликт, поскольку психоанализ с самого начала был сосредоточен на психическом расстройстве. Благодаря работе Фрейда, невротический конфликт стал наиболее изученной стороной поведения человека. Однако в этой книге мы избегаем легкого вывода, будто наши относительно передовые знания о неврозе позволяют рассматривать массовые явления - культуру, религию, революцию - как аналоги неврозов для того, чтобы подчинить их нашим концепциям. Мы пойдем по иному пути.

Современный психоанализ занимается изучением эго, под которым понимается способность человека объединять (адаптивно) личный опыт и собственную деятельность. Психоанализ смещает акцент с концентрации на изучении условий, притупляющих и искажающих эго конкретного человека, на изучение корней эго в социальной организации. Мы пытаемся понять их не для того, чтобы предложить наспех сделанное лекарство от впопыхах установленной болезни общества, а чтобы завершить наброски нашей теории. В этом смысле, перед вами психоаналитическая книга об отношении эго к обществу.

Это книга о детстве. Можно просматривать работу за работой по истории, социологии, морали и практически не обнаружить упоминания о том, что все люди начинают свой путь детьми, и не где-нибудь, а в своих детских. Человеку свойственно долгое детство, а цивилизованному человеку - еще более долгое. Продолжительное детство делает человека в техническом и умственном отношениях виртуозом, но и оставляет в нем пожизненный осадок эмоциональной незрелости. Хотя племена и народности, во многом неосознанно, используют воспитание детей для достижения своей особой формы зрелой идентичности, своего уникального варианта цельности, их постоянно преследуют иррациональные страхи родом из того самого детства, которое они эксплуатировали особым образом.

Что может знать об этом клиницист? Я полагаю, психоаналитический метод является по существу историческим. Даже тогда, когда он ориентируется на медицинские данные, они интерпретируются как функция прошлого опыта. Сказать, что психоанализ изучает конфликт между зрелыми и инфантильными, новейшими и архаическими пластами в душе человека - значит сказать, что психоанализ изучает психологическую эволюцию через анализ конкретной личности. В то же самое время психоанализ позволяет увидеть в истории человечества гигантский метаболизм индивидуальных жизненных циклов.

В таком случае, хотелось бы отметить, что это - книга об исторических процессах. Все же психоаналитик являет собой необычный, возможно новый, тип историка. Вверяя себя влиянию наблюдаемого, аналитик оказывается частью изучаемого им исторического процесса. Как терапевт, он должен сознавать собственную реакцию на наблюдаемое; его «уравнения» наблюдателя становятся самыми близкими ему инструментами наблюдения. Поэтому ни терминологическое равнение на более объективные науки, ни благородная отстраненность от злобы дня не могут и не должны удерживать психоаналитический метод от того, чтобы всегда быть, пользуясь выражением Г. С. Салливана (Н. S. Sullivan), «соучаствующим».

В этом смысле данная книга является (и должна быть) субъективной, концептуальными путевыми заметками . С моей стороны не было даже попытки достичь репрезентативности в цитировании или систематичности в ссылках. В общем, мало что получается из усилий укрепить неясные, расплывающиеся значения с помощью добросовестного на вид цитирования отдаленно сходных понятий из других контекстов.

(Erik Erikson "Childhood and Society", 2nd ed., 1963)

В книге рассматриваются с психодинамических позиций такие вопросы, как: детство и социальная жизнь, кризис подросткового возраста, конфликт середины жизни, п одведение итогов жизни и др.

Предисловие ко второму изданию.

Когда я перечитывал предисловие к первому изданию, мне бросилось в глаза выражение «концептуальные путевые заметки». И я выделил его, ибо искал формулировку, которой можно было бы воспользоваться, объясняя судьбу этой книги. Задуманная и написанная для пополнения психиатрического образования американских врачей, психологов и социальных работников, она прошла свой собственный путь к студентам и аспирантам различных специальностей из университетов США и ряда других стран. Практически необходимым делом стало переиздание книги, а с ним возник и вопрос о ее переработке.

Мысль о том, что эту книгу широко читали как молодые, так и пожилые люди, не имевшие возможности судить о ней на основе личного клинического опыта, временами приводила меня в замешательство. Перед тем как приступить к переработке первого издания, я обсудил эту проблему на своем семинаре с первокурсниками в Гарварде (в 1961/62 учебном году). И обнаружил, что единство личности, характерное для жанра путевых заметок, на самом деле может помочь молодым людям впервые окинуть направленным взором область, которая вторгается в их сознание и лексикон из столь многочисленных и разнообразных источников. Мои студенты, между прочим, почти единодушно решили, что мне не следует радикально изменять первоначальный текст, хотя бы потому, что внесение «поправок» в путевые заметки, написанные в более молодые годы, не было одной из прерогатив постаревшего автора. Спасибо им за усердие и хлопоты.

Однако эта книга использовалась также в подготовке профессиональных специалистов, имеющих отношение к психоанализу. И здесь я пришел к выводу, что недостатки книги неотделимы от ее жанра - рассказа о первом этапе пути одного такого специалиста; и что подобно многим первым путешествиям, она снабжает читателя впечатлениями, которые при повторении маршрута сопротивляются ослаблению или преувеличению. Поэтому я переработал

текст лишь для того, чтобы сделать более ясными свои первоначальные намерения, и добавил только тот материал, которым располагал во время работы над первым изданием.

Во втором издании я прежде всего исправил места, которые, при перечитывании, сам не вполне понимал. Затем я расширил (либо исправил) описания и объяснения, часто неправильно понимаемые студентами различных специальностей (или неоднократно вызывавшие вопросы с их стороны). Наиболее многословные добавления можно обнаружить, главным образом, в конце первой и на протяжении третьей части книги. Наконец, я снабдил текст авторскими подстрочными примечаниями: критическими размышлениями над тем, что было написано мной десять с лишним лет назад, и ссылками на свои более поздние работы, в которых развиваются темы, тогда лишь намеченные.

Среди тех, кому выражается благодарность в предисловии к первому изданию, не назван ныне покойный Дэвид Рапапорт (D. Rapaport). Он прочел рукопись, однако я не получил его предложений (как всегда, весьма обстоятельных), когда книга печаталась. В последующие годы мы работали вместе и он больше чем кто-либо другой (включая и меня самого) способствовал выявлению теоретического подтекста моей работы и ее связей с работой других психоаналитиков и психологов. Я могу лишь с благодарностью сослаться на некоторые из его трудов, содержащих исчерпывающую библиографию.

Более объемные дополнения ко второму изданию основаны на следующих статьях:

- «Sex Differences in the Play Construction of Pre-Adolescents», Journal of Orthopsychiatry. - XXI.

4. - 1951.

- «Growth and Crises of the "Healthy Personality"», Symposium on the Healthy Personality (1950), M. J. E. Senn, editor. New York, Josiah Macy, Jr. Foundation.

Эрик Гомбургер Эриксон

Центр передовых исследований в поведенческих науках, Март 1963, Стэнфорд, Калифорния

Предисловие к первому изданию.

Прежде всего, своим происхождением эта книга обязана практике психоанализа. Ее основные главы опираются на образцы ситуаций, которые требовали интерпретации и коррекции; это - тревога маленьких детей и безразличие американских индейцев, потерянность ветеранов войны и самонадеянность юных нацистов. Здесь, как и во всех других ситуациях, психоаналитический метод обнаруживает конфликт, поскольку психоанализ с самого начала был сосредоточен на психическом расстройстве. Благодаря работе Фрейда, невротический конфликт стал наиболее изученной стороной поведения человека. Однако в этой книге мы избегаем легкого вывода, будто наши относительно передовые знания о неврозе позволяют рассматривать массовые явления - культуру, религию, революцию - как аналоги неврозов для того, чтобы подчинить их нашим концепциям. Мы пойдем по иному пути.

Современный психоанализ занимается изучением эго, под которым понимается способность человека объединять (адаптивно) личный опыт и собственную деятельность. Психоанализ смещает акцент с концентрации на изучении условий, притупляющих и искажающих эго конкретного человека, на изучение корней эго в социальной организации. Мы пытаемся понять их не для того, чтобы предложить наспех сделанное лекарство от впопыхах установленной болезни общества, а чтобы завершить наброски нашей теории. В этом смысле, перед вами психоаналитическая книга об отношении эго к обществу.

Это книга о детстве. Можно просматривать работу за работой по истории, социологии, морали и практически не обнаружить упоминания о том, что все люди начинают свой путь детьми, и не где - нибудь, а в своих детских. Человеку свойственно долгое детство, а цивилизованному человеку - еще более долгое. Продолжительное детство делает человека в техническом и умственном отношениях виртуозом, но и оставляет в нем пожизненный осадок эмоциональной незрелости. Хотя племена и народности, во многом неосознанно, используют воспитание детей для достижения своей особой формы зрелой идентичности, своего уникального варианта цельности, их постоянно преследуют иррациональные страхи родом из того самого детства, которое они эксплуатировали особым образом.

Что может знать об этом клиницист? Я полагаю, психоаналитический метод является по существу историческим. Даже тогда, когда он ориентируется на медицинские данные, они интерпретируются как функция прошлого опыта. Сказать, что психоанализ изучает конфликт между зрелыми и инфантильными, новейшими и архаическими пластами в душе человека - значит сказать, что психоанализ изучает психологическую эволюцию через анализ конкретной личности. В то же самое время психоанализ позволяет увидеть в истории человечества гигантский метаболизм индивидуальных жизненных циклов.

В таком случае, хотелось бы отметить, что это - книга об исторических процессах. Все же психоаналитик являет собой необычный, возможно новый, тип историка. Вверяя себя влиянию наблюдаемого, аналитик оказывается частью изучаемого им исторического процесса. Как терапевт, он должен сознавать собственную реакцию на наблюдаемое; его «уравнения» наблюдателя становятся самыми близкими ему инструментами наблюдения. Поэтому ни терминологическое равнение на более объективные науки, ни благородная отстраненность от злобы дня не могут и не должны удерживать психоаналитический метод от того, чтобы всегда быть, пользуясь выражением Г. С. Салливана (Н. S. Sullivan), «соучаствующим».

В этом смысле данная книга является (и должна быть) субъективной, концептуальными путевыми заметками . С моей стороны не было даже попытки достичь репрезентативности в цитировании или систематичности в ссылках. В общем, мало что получается из усилий укрепить неясные, расплывающиеся значения с помощ ью добросовестного на вид цитирования отдаленно сходных понятий из других контекстов.

Такой личный подход требует краткого изложения истории моего ученичества и признания общей суммы интеллектуального долга другим людям.

Я пришел в психологию из искусства, чем можно хотя бы объяснить, если не оправдать то, что время от времени читатель будет заставать меня рисующим фон и задний план, тогда как он предпочел бы узнать о фактах и понятиях. Мне пришлось из органической необходимости сделать добродетель, опираясь на то, что речь здесь должна идти о репрезентативном описании, а не о теоретической аргументации.

Впервые я встретился лицом к лицу с детьми в маленькой американской школе в Вене, где работали Дороти Берлингем, Ева Розенфельд и директорствовал Петер Блос с. Свою клиническую карьеру я начал как детский психоаналитик под руководством Анны Фрейд и Августа Айхорна. Кроме того, я окончил Венский психоаналитический институт.

Генри А. Мюррей (Н. A. Murray) и его коллеги по Гарвардской психологической клинике дали мне первое интеллектуальное пристанище в США. Годами я обладал привилегией долгих бесед с антропологами, в первую очередь, с Грегори Бейтсоном (G. Bateson), Рут Бенедикт (R. Benedict), Мартином Лоэбом (М. Loeb) и Маргарет Мид (М. Mead). Скаддер Микил (Scudder Mekeel) и Альфред Крѐбер (A. Kroeber) познакомили меня с «полем». Мой особый долг перед ними будет обстоятельно рассмотрен во второй части книги. Было бы просто невозможно перечислить по пунктам все, чем я обязан Маргарет Мид.

Мои компаративистские взгляды на детство сформировались благодаря исследованиям, к которым меня первым побудил Лоуренс К. Франк (L. К. Frank). Финансовая субсидия Фонда Дж. Мэйси младшего позволила мне присоединиться к изучению начальной стадии детских неврозов, проводимому кафедрой психиатрии медицинского факультета и Институтом человеческих отношений Йельского университета. Финансовая помощь Комитета по народному образованию дала мне возможность какое-то время участвовать в долгосрочном проекте Джин Уолкер Макферлайн по изучению детей Калифорнии (Институт благополучного детства, Калифорнийский университет, Беркли).

Моя жена, Джоан Эриксон, редактировала эту книгу. На завершающем этапе работы над рукописью меня консультировали Элен Майклджон (Helen Meiklejohn), Грегори Бейтсон, Вильма Ллойд (Wilma Lloyd), Гарднер и Луис Мѐрфи (Gardner and Lois Murphy), Лоренс Сѐрс (Laurence Sears) и Дон Мак-Киннон (Don MacKinnon).

Выражаю им свою признательность.

В тексте встречается несколько вымышленных имен: Сэм, Энн и Питер; морской пехотинец, Джим - индеец племени сну и Фанни - шаман племени юрок; Джин и ее мать, Мэри и др. Ими названы пациенты и испытуемые, кто невольно снабжал меня «образцами» прозрачного поведения, которые за годы хранения в моей памяти обрели четкость, масштаб и значение. Я надеюсь, что сообщения об этих людях, включенные в книгу, передают им мою признательнос ть.

Сообщением в этой книге определенных данных я обязан своей работе с конкретными специалистами и служебным персоналом ряда учреждений. Это:

Фрэнк Фремон-Смит , доктор медицины (кафедра нейропсихиатрии, медицинский факультет Гарвардского университета);

Фелиция Бегг-Эмери, доктор медицины; Мэриан Путнэм, доктор медицины; Рут Уошборн

(кафедра психиатрии, медицинский факультет Йельского университета);

Мэри Литч , доктор медицины (Фонд Меннингера);

Вильма Ллойд (детская больница Ист-Бей, Центр развития ребенка);

- Эммануэль Уиндхольц , доктор медицины (отделение реабилитации ветеранов войны, Госпиталь Маунт-Зайон);

- пункты психологической помощи детям, бесплатные сред ние школы Сан-Франциско.

«Configurations in Play: Clinical Observations», Psychoanalytic Quarterly ;

- «Problems of Infancy and Early Childhood», Cyclopaedia of Medicine , Etc. , Second Revised Edition, Davis and Company;

- Studies in the Interpretation of Play: I. Clinical Observation of Play Disruption in Young Children , Genetic Psychology Monographs;

- «Observations on Sioux Education», Journal of Psychology ;

- «Hitler"s Imagery and German Youth», Psychiatry ;

- Observations on the Yurok: Childhood and World Image , University of California Publications in American Archaeology and Ethnology;

- «Childhood and Tradition in Two American Tribes», in , I, International Universities Press (revised and reprinted in Personality , edited by Clyde Kluckhohn and

Henry A. Murray, Alfred A. Knopf);

- «Ego Development and Historical Change», in The Psychoanalytic Study of the Child , II,

International Universities Press.

Эрик Гомбургер Эриксон

Оринда, Калифорния

Детям наших детей

Часть I. Детство и модальности социальной жизни.

Глава 1. Релевантность и релятивность в истории болезни.

В каждой сфере деятельности есть несколько очень простых, но крайне неудобных вопросов, поскольку непрекращающиеся вокруг них споры ведут лишь к нескончаемым неудачам и с завидным постоянством ставят в глупое положение большинство специалистов. В психопатологии такие вопросы всегда касались локализации и причины невротического нарушения. Имеет ли оно видимое начало? Находится ли его причина в теле или в душе, в индивидууме или в обществе?

На протяжении веков этот вопрос помещался в центре церковных дискуссий о происхождении безумия. Было ли причиной безумия вселение дьявола или острое воспаление мозга? Такое простое противоположение теперь кажется давно устаревшим. В последние годы мы пришли к выводу, что невроз оказывается психосоматическим, психосоциальным, да еще и интер персональным явлением.

Однако дискуссия чаще всего показывает, что эти новые определения представляют собой всего лишь различные комбинации таких самостоятельных понятий, как психика и сома, индивидуум и группа. Сейчас мы говорим «и» вместо исключающего «или», но сохраняем, по крайней мере, семантическое допущение, что душа есть «вещь», отделимая от тела, а общество

- «вещь» вне индивидуума.

Психопатология - это порождение медицины, которое имело своим знаменитым источником поиск местонахождения и причинной обусловленности болезни. Наше ученое сообщество предано этому поиску, который и в тех, кто страдает, и в тех, кто лечит, вселяет магическую уверенность, происходящую от научной традиции и престижа. Такой подход убеждает считать невроз болезнью, так как невроз якобы причиняет боль. Действительно, невроз часто сопровождается очерченным (поддающимся локализации) телесным страданием, а мы располагаем четко определенными

подходами к болезням, как на индивидном, так и на эпидемиологическом уровне. И эти подходы привели к резкому снижению одних заболеваний и сокращению смертности от других.

Однако происходит что-то странное. Когда мы пытаемся думать о неврозах как о болезнях, то постепенно приходим к пересмотру проблемы болезни в целом. Вместо приближения к более точному определению невроза мы обнаруживаем, что некоторые широко распространенные симптомы, такие как боли в сердце и желудке, приобретают новое значение, когда их считают невротическими симптомами или, по крайней мере, симптомами центральных, а не периферических нарушений в изолированных органах.

Здесь новейшее значение термина «клинический подход» оказывается на удивление сходным с его древнейшим значением. В далеком прошлом «клинической» называлась функция священника у постели больного, когда, казалось, силы покидают измученное тело и душа нуждается в подготовке к уединенной встрече с ее Создателем. В средневековой истории действительно было время, когда врач был обязан позвать священника, если оказывалось, что сам он не в состоянии вылечить пациента в отведенные сроки. Предполагалось, что в таких случаях болезнь относится к разряду недугов, которые сегодня мы могли бы назвать духовно-телесными. Слово «клинический» давным-давно сбросило свой клерикальный наряд. Но оно вновь приобретает некоторые оттенки старого значения, ибо мы узнаем, что у невротика (независимо от того, где, как и почему у него болит) поражается самая сердцевина, ядро, и неважно, как вы называете такое организованное или организующее ядро. Возможно, невротик и не остается один на один перед предельным одиночеством смерти, но он испытывает приводящее в оцепенение одиночество, изоляцию и дезорганизацию субъективного опыта, то есть то, что мы называем невротической тревогой.

Как бы ни хотелось психотерапевту воспользоваться биологическими и физическими аналогиями, он имеет дело прежде всего с человеческой тревогой . И о ней он может сказать очень мало, почти ничего. Поэтому, возможно, еще не начав распространяться о более широких претензиях, он открыто заявит, какую позицию занимает в своем клиническом учении.

И поэтому книга начинается с клинического примера - внезапного начала сильного соматического расстройства у ребенка. Мы не пытаемся выделить и удержать в фокусе нашего прожектора какой-то один аспект или механизм этого случая; скорее мы умышленно играем лучом, наугад направляя его на многие связанные с данным с лучаем факторы, чтобы посмотреть, способны ли мы очертить зону подобного расстройства.

1. Сэм: неврологический кризис у маленького мальчика.

Это произошло в одном из городков северной Калифорнии. Ранним утром мать трехлетнего мальчика проснулась от странных звуков, доносившихся из его комнаты. Она поспешила к кроватке малыша и увидела, что с ним случился страшный припадок. Ей он показался точь -в-точь похожим на сердечный приступ, от которого пятью днями раньше умерла бабушка мальчика. Мать вызвала врача и тот сказал, что у Сэма был эпилептический припадок. Врач дал мальчику успокоительное и отвез в больницу, находившуюся в более крупном городе штата. Врачи больницы не согласились подтвердить или опровергнуть диагноз вследствие малого возраста пациента и его состояния, вызванного действием лекарств. Через несколько дней мальчика выписали: он казался совершенно здоровым, да и все его неврологические рефлексы были в норме.

Однако месяц спустя Сэм нашел на заднем дворе дохлого крота и пришел в нездоровое возбуждение. Мать пыталась ответить на его весьма проницательные вопросы, продиктованные настойчивым стремлением узнать, находится ли смерть повсюду. Сэм неохотно отправился спать, заявив матери, что и она, видно, ничего об этом не знает. Ночью он кричал, у него началась рвота и судорожные подергивания глаз и рта. На этот раз врач приехал достаточно быстро, чтобы самому наблюдать симптомы, которые достигли кульминации в сильных судорогах всей правой половины тела ребенка. Теперь и в больнице подтвердили диагноз: эпилепсия, вызванная, вероятно, повреждением в левом полушарии головного мозга.

Когда через два месяца случился третий припадок после того, как мальчик случайно раздавил зажатую в кулаке бабочку, больничные врачи внесли поправку в свой диагноз: «провоцирующи й фактор - психический стимул». Другими словами, вследствие церебральной патологии этот мальчик имел, вероятно, низкий порог компульсивной вспышки; но именно психический стимул (идея смерти) стремительно перебрасывал его через этот порог. В остальном, ни течение родов, ни история младенчества, ни неврологическое состояние ребенка между приступами болезни не указывали на какую-то определенную патологию. Общее состояние здоровья малыша было превосходным, питание - хорошим, а ЭЭГ в данное время свидетельствовала лишь о том, что эпилепсия «не могла быть полностью исключена».

Что же это за «психический стимул»? Он явно был связан со смертью: мертвый крот, мертвая бабочка... И тут нам на память приходит замечание матери Сэма, что во время первого припадка мальчик выглядел совсем как его умирающая бабушка.

Вот как развивались события, связанные со смертью бабушки Сэма.

За несколько месяцев до случившегося с ребенком несчастья мать его отца впервые приехала навестить эту семью на новом месте их жительства в X. Дом наполняло какое-то скрытое возбуждение, которое нарушало душевное равновесие хозяйки больше, чем она тогда сознавала. Для нее визит свекрови имел дополнительное значение «экзамена»: хорошо ли она справлялась с обязанностями хозяйки дома, так ли обращалась с мужем и ребенком? Была еще и тревога по поводу больного сердца бабушки. Мальчика, в то время получавшего удовольствие от своеобразной игры - дразнить взрослых, поступая наперекор их требованиям, предупредили, что у бабушки слабое сердце. Он пообещал ее жалеть, и поначалу все шло хорошо. Все же мать редко оставляла бабушку с внуком наедине, особенно с тех пор, как ей показалось, что для энергичного малыша слишком тяжело навязанное ему дополнительное ограничение. По мнению матери, он терял свой цветущий вид и становился все более напряженным. Однажды, когда она ускользнула на время из дома, оставив сына под присмотром свекрови, то вернувшись, застала старую женщину лежащей на полу с признаками сердечного приступа. Как позже рассказала бабушка, Сэм влез на кресло и упал. Были основания подозревать, что он дразнил бабушку и умышленно сделал что-то такое, против чего она возражала. Бабушка проболела несколько месяцев, но поправиться ей так и не удалось - она умерла за пять дней до первого припадка у внука.

Вывод очевиден: так называемый «психический стимул» в этом случае был связан со смертью бабушки мальчика. И действительно, мать теперь вспомнила то, что раньше ей казалось не имеющим отношения к болезни Сэма, а именно: в тот вечер перед приступом, укладываясь спать, он сложил подушки горкой (как делала его бабушка, чтобы предотвратить застой крови) и заснул почти в сидячем положении (так же как спала бабушка).

Довольно странно, но мать настаивала на том, что мальчик не знал о смерти бабушки. На утро после того, как это случилось, она сказала Сэму, что бабушка отправилась в долгое путешествие на север, в Сиэтл. Он заплакал и спросил: «Почему она не попрощалась со мной?» Ему объяснили: у нее не было времени. Потом, когда из дома выносили таинственный большой ящик, мать сказала Сэму, что в нем лежат бабушкины книги. Но он никогда не видел, чтобы бабушка приносила или пользовалась таким количеством книг, и уж совсем не мог понять причины всех слез, пролитых поспешно собравшимися родственниками над ящиком с... книгами. К онечно, я сомневаюсь, чтобы мальчик в самом деле поверил в эту историю; и действительно, некоторые замечания маленького «дразнилки» приводили мать в замешательство. Однажды, когда она хотела, чтобы Сэм что-то нашел, а ему явно не хотелось этого делать, он насмешливо сказал: «Оно отправилось в до-о-лгое путешествие, до самого Си-и-этла». В игровой группе, куда Сэм был включен согласно плану лечения, этот обычно резвый мальчик мог в мечтательной сосредоточенности сооружать из кубиков бесконечные варианты прод олговатых ящиков, отверстия которых он тщательно баррикадировал. Его вопросы время от времени оправдывали подозрение, что он экспериментировал с определенной идеей: каково быть запертым в продолговатом ящике. Однако Сэм отказался слушать запоздалое признание матери (теперь уже почти умолявшей ее выслушать) в том, что бабушка на самом деле умерла. «Ты все врешь, - сказал он. - Она в Сиэтле. Я скоро ее снова увижу».

Из того немногого, что сказано о мальчике до сих пор, должно быть ясно: он был весьма своевольным, резвым и не по годам смышленым малым, которого не легко провести. Честолюбивые родители вынашивали большие планы в отношении единственного сына: с его головой он мог бы легко поступить в колледж, а там, глядишь, и на медицинский или юридический факультет. Они поощряли у него совершенно свободное выражение рано развившегося интеллекта и любознательности. Сэм всегда был упрямым и с первых дней напрочь отказывался признавать слова «нет» или «может быть» за ответ. Как только ему удавалось дотянуться до ког о- нибудь, он наносил удар; стремление толкнуть или ударить другого не считалось нездоровым в окрУге, где Сэм родился и рос, - в окрУге со смешанным населением, где у мальчика с раннего возраста, должно быть, складывалось впечатление, что хорошо бы научитьс я бить первым, на всякий случай. Однако теперь семья Сэма, единственная еврейская семья, жила в небольшом, но зажиточном городке. Родителям пришлось приказать мальчику не бить детей, не задавать дамам слишком много вопросов и ради всего святого (впрочем, и ради процветания бизнеса) обращаться с неевреями вежливо. В прежней среде Сэма предлагавшийся мальчику идеальный образ состоял из двух частей: образа крутого парня (на улице) и образа смышленого мальчугана (дома). Сейчас ему предстояло стать тем, про кого неевреи из среднего класса сказали бы: «милый мальчик,

даром что еврей». И Сэм справился с этим нелегким «шпионским» заданием, приспособив свою агрессивность к требованиям новой среды. Так он стал остроумным маленьким задирой.

Здесь-то «психический стимул» и достигает своей величины. Во-первых, Сэм всегда был раздражительным и агрессивным ребенком. Попытки других обуздать его нрав только злили малыша; собственные же усилия сдержать себя приводили к нестерпимому напряжению. Мы могли бы назвать это его конституциональной интолерантностью , причем

«конституциональной» лишь в том смысле, что мы не способны найти ее источник в чем -то более раннем: мальчик всегда вел себя именно так. Хотя я должен добавить, что он никогда долго не сердился и был нежным, любящим сыном, неудержимым в выражении любви тоже. То есть Сэм обладал чертами характера, которые помогли ему усвоить роль добродушного озорника. Но накануне приезда бабушки что-то лишило его веселого расположения духа. Как теперь выяснилось, он сильно, до крови, ударил ребенка и ему грозил остракизм. Сэм, полный энергии экстраверт, был вынужден сидеть дома с бабушкой, которую еще и не позволяли дразнить.

Была ли агрессивность Сэма частью эпилептической конституции? Я не знаю. Его энергия была лишена каких-либо признаков лихорадочности или болезненного беспокойства. Правда, его первые три больших припадка имели связь с идеей смерти, а два более поздних - с отъездом первого и второго лечащих врачей. Верно и то, что гораздо более частые мелкие припадки (с такими типичными составляющими, как остановившийся взгляд, затруднение глотания и кратковременная потеря сознания), после которых он обычно приходил в себя, тревожно спрашивая «Что случилось?», много раз происходили сразу за его неожиданными агрессивными действиями или словами. Сэм мог бросить камень в незнакомого человека, либо сказать: «Бог - вонючка», «Весь мир забит вонючками» или (матери) «Ты - мачеха». Были ли это вспышки примитивной агрессии, вину за которые ему приходилось затем искупать в припадке? Или это были отчаянные попытки разрядить насильственным действием предчувствие надвигающегося припадка?

Все рассказанное выше - мои впечатления, которые сложились от знакомства с медицинской историей болезни Сэма и бесед с его матерью в то время, когда я непосредственн о занялся лечением мальчика спустя два года после начала заболевания. Скоро я стал свидетелем одного из его малых припадков. Мы играли в домино, и чтобы определить порог терпимости моего пациента, я непрерывно выигрывал у него, что было отнюдь не легко. Сэ м сильно побледнел и как-то сник. Внезапно он встал, схватил резиновую куклу и сильно ударил ею меня по лицу. Его взгляд бессмысленно застыл, он начал давиться, как будто его рвало, и на мгновение потерял сознание. Придя в себя, Сэм хрипло, но настойчиво произнес: «Продолжим» - и собрал кости домино, разлетевшиеся по сторонам. Детям свойственно выражать в пространственных конфигурациях то, что они не могут или не осмеливаются сказать. Когда Сэм поспешно приводил в порядок свой набор костей домино, он построил удлиненную прямоугольную конфигурацию - миниатюрную копию больших ящиков, которые ему так нравилось сооружать до этого в детском саду. Все кости домино были обращены лицевой стороной внутрь. Теперь уже полностью придя в себя, он обнаружил, что построил, и едва заметно улыбнулся.

Я почувствовал, что мальчик готов услышать то, о чем, как мне казалось, я догадался, и сказал:

«Если бы ты захотел видеть точки на своих костях домино, тебе пришлось бы находиться внутри того маленького ящика, как покойнику в гробу».

«Да», - прошептал он.

«А это значит, что ты боишься, как бы тебе не пришлось умереть, поскольку ты ударил меня». «А я должен умереть?» - спросил он, затаив дыхание.

«Конечно, нет. Но когда выносили гроб с твоей бабушкой, ты, видно, подумал, что она ум ерла из-за тебя и поэтому должен умереть сам. Вот почему ты строил эти большие ящики в детском саду, да и этот маленький сегодня. И всякий раз, когда с тобой случался припадок, ты, должно быть, думал, что приходит смерть».

«Да», - согласился Сэм немного растерянно, поскольку никогда раньше не признавался мне, что видел гроб бабушки и знал о ее смерти.

Кто-то, возможно, подумает, что теперь мы располагаем объяснением существа болезни мальчика. Между тем, работая параллельно с матерью Сэма, я узнал и о ее роли в этой истории, составившей существенную часть полного объяснения болезни. Ибо каким бы труднопостижимым «психическим стимулом» жизнь ни «наградила» маленького ребенка, такой стимул, без сомнения, идентичен главному невротическому конфликту его матери. Действительно, мать нашего пациента вспомнила (на фоне сильного эмоционального сопротивления) один случай, когда в разгар лихорадочных приготовлений к приезду свекрови, Сэм бросил ей в лицо куклу. Сделал ли он это «умышленно» или нет, но прицелился точно; в результате у мамы стал шататься один из передних зубов. Передний зуб - драгоценное имущество во многих отношениях. И мать ударила Сэма, с

большей яростью и силой, чем когда-либо раньше это делала. Она не взыскивала зуб за зуб, но обнаружила такую ярость, о возможности которой с ее стороны они оба - мать и сын - не могли предположить.

Или мальчик еще раньше знал, на что способна мать? Это - решающий вопрос. Ибо и так низкая, вследствие агрессивности, толерантность этого ребенка была, я полагаю, еще больше снижена суммарным дополнительным значением насилия в его семье. Над и вне индивидуального конфликта вся среда этих детей прежних беженцев от погромов и из гетто была пропитана проблемой особой судьбы еврея перед лицом гнева и насилия. Все началось столь знаменательно, с Бога - могущественного, гневного, мстительного, но и ужасно беспокойного, который завещал эти свои качества всем последующим патриархам от Моисея до дедушки и бабушки Сэма. И все закончилось не имеющей даже шипов или колючек беспомощностью избранного, но рассеянного повсюду еврейского народа перед окружающим миром всегда готовых к насилию «язычников». Эта семья бросила вызов еврейской судьбе, изолировав себя в «языческом» городе; но ее члены несли свою судьбу с собой, как внутреннюю реальность, среди неевреев, которые, впрочем, не отказывали им в новой, хотя и несколько шаткой безопасности.

Здесь важно добавить, что наш пациент оказался втянутым в этот конфликт родителей с их предками и соседями в худший из возможных для него периодов времени, ибо проходил в своем развитии стадию, характеризуемую возрастной интолерантностью к ограничениям. Я говорю о том быстром приросте локомоторной энергии, пытливости ума и детской жестокости садистического свойства, который обычно наблюдается в возрасте 3-4 лет, проявляясь сообразно различиям в обычаях и темпераментах. Без сомнения, наш пациент был не по годам развит как в этих, так и в других отношениях. На данной же стадии развития любой ребенок склонен демонстрировать возросшую нетерпимость к попыткам ограничить свободу его передвижения и возможность постоянно задавать вопросы. Резкий рост инициативы в поступках и фантазиях делает проходящего эту стадию ребенка особенно уязвимым в отношении принципа талиона, - и вот он уже неутешительно близок к расплате по правилу «око за око, зуб за зуб». В таком возрасте маленькому мальчику нравится притворяться великаном, ибо он боится великанов, поскольку отлично знает, что его ноги слишком малы для башмаков, которые он носит в своих фантазиях. Кроме этого, раннее развитие всегда предполагает относительную изоляцию и беспокойную неуравновешенность. Значит, толерантность Сэма к тревогам и заботам родителей была особенно низкой в то время, когда приезд бабушки добавил латентные родовые конфликты к социальным и экономическим проблемам дня.

В таком случае, это - наш первый «экземпляр» человеческого кризиса. Но прежде чем продолжить его анализ, позвольте сказать несколько слов о терапевтической процедуре. Была предпринята попытка согласовать во времени педиатрическую и психоаналитическую работу. Дозы успокоительного постепенно снижались по мере того, как психоаналитическое наблюдение стало различать, а инсайт - укреплять слабые места в эмоциональном пороге ребенка. Специфические для этих слабых зон стимулы обсуждались не только с ребенком, но и с родителями, чтобы они тоже могли критически оценить (каждый в отдельности) свою роль в заболевании сына и достичь определенного проникновения в существо проблемы еще до того, как не по годам развитый сын мог бы догнать родителей в понимании им себя и их самих.

Таким образом, мальчик научился делиться результатами самонаблюдения с матерью - тем самым человеком, против которого, вероятно, были направлены его приступы сильного гнева - и, следовательно, превращать ее в союзника своего инсайта. Было крайне важно положить этому начало, ибо такой опыт давал мальчику возможность предупреждать мать и предостерегаться самому всякий раз, когда он чувствовал приближение особой, ни на что не похожей космической ярости, или ощущал (часто очень слабые) соматические симптомы приближающегося припадка. Мать немедленно связывалась с лечащим ребенка врачом, располагавшим полной информацией и тесно сотрудничавшим с семьей. А он, в свою очередь, прописывал определенные

профилактические меры. Таким способом малые припадки удалось свести к редким и скоротечным случаям, с которыми мальчик постепенно научился обращаться при минимуме смятения. Больше припадки не повторялись.

Здесь читатель может справедливо возразить, что подобные припадки у маленького ребенка могли прекратиться сами собой, во всяком случае без таких сложных процедур. Вполне возможно. Впрочем, речь и не идет о притязании вылечивать эпилепсию психоанализом. Мы претендуем на меньшее, хотя стремимся, в определенном смысле, к большему.

Мы исследовали «психический стимул», который в особый период жизненного цикла родителей помог выявить скрытую потенциальность эпилептических припадков. Наша форма исследования увеличивает знание, так как служит источником инсайта у пациента; а инсайт исправляет последнего, поскольку становится частью его жизни. Независимо от возраста пациента мы обращаемся к его способности исследовать себя, понимать и планировать. Поступая так, мы, возможно, совершаем исцеление или ускоряем спонтанное выздоровление; величина вклада не имеет значения, когда принимаешь во внимание ущерб, наносимый сильными неврологическими грозами, периодически повторяющимися и ставшими уже привычными. Но не претендуя на вылечивание эпилепсии, нам хотелось бы в принципе думать, что терапевтическими разысканиями в отрезке истории одного ребенка мы помогаем всей семье признать кризис в ее среде кризисом в истории данной семьи. Ибо психосоматический кризис - это эмоциональный кризис в той степени, в какой больной человек особым образом реагирует на скрытый кризис у значимых лиц в его окружении.

Конечно, это не имеет ничего общего с возложением или принятием вины за нарушение здоровья. В действительности, наоборот, самообвинения матери в том, ч то она могла повредить мозг ребенка тем самым сильным ударом, составляли значительную часть «психического стимула», поиском которого мы занимались. Поскольку эти самообвинения увеличивали и подкрепляли общую боязнь насилия, служившую отличительным признаком истории данной семьи. В особенности страх матери, что, возможно, именно она причинила вред сыну, был зеркальной копией и поэтому эмоциональным подкреплением действительно господствующего патогенного «психического стимула», найти который от нас требовали врачи Сэма и который мы наконец-то установили. Им оказался страх мальчика, что и мать тоже могла умереть из -за того, что он повредил ей зуб, и из-за его более общих садистических действий и желаний.

Нет, обвинение не помогает. Как только появляется чувство вины, так сразу возникают безрассудные попытки возместить нанесенный ущерб; а такое виноватое возмещение часто заканчивается еще большим ущербом. Большее смирение перед управляющими нами процессами и способность выносить их с большей непритязательностью и честностью - вот что пациент и его семья могли бы, как мы надеемся, извлечь из нашего изучения их истории. Каковы же эти процессы?

Существо интересующего нас заболевания предполагает, чтобы мы начали с процессов, свойственных организму . Здесь пойдет речь об организме как процессе, а не вещи, ибо мы имеем дело с особенностями гомеостаза живого организма, а не с патологическим материалом, который можно было бы продемонстрировать, сделав вскрытие или приготовив срез для анализа. Наш пациент страдал соматическим нарушением, вид и сила которого предполагают возможность патологического раздражения (анатомического, токсического или иного происхождения) головного мозга. Такое повреждение мозга не было локализовано, однако мы должны спросить себя, каким бременем его наличие легло бы на жизнь этого ребенка? Даже если бы удалось доказать существование подобного повреждения, оно составляло бы лишь потенциальное, хотя и необходимое условие судорожного припадка. Вряд ли его можно считать причиной конвульсий, ибо, мы должны признать, многие живут с подобной церебральной патологией без всяких припадков. Тогда повреждение мозга, вероятно, просто способствует разрядке напряжения (независимо от его источника) в мощных судорожных припадках. В то же время мозговая травма служит непрерывно существующим напоминанием о пункте внутренней угрозы - низкой толерантности к напряжению. Такая внутренняя угроза, можно сказать, снижает порог ребенка относительно внешних воздействий, особенно тех, что кроются в раздражительности и тревогах родителей, защита которых так нужна ему именно вследствие внутренней угрозы. Тогда послужило ли поражение мозга причиной изменения темперамента мальчика в сторону большей нетерпимости и раздражительности, или его раздражительность (разделяемая с другими родственниками по принципу маятника) сделала повреждение мозга более значимым, чем оно могло быть у мальчика иного типа, жившего среди других людей, - это лишь один из многих полезных вопросов, ответа на который нет.

Все, что мы можем сказать, сводится поэтому к следующему. В период кризиса «конституция» Сэма, так же как его темперамент и возрастная стадия развития обладали общностью своих

ДЕПАРТАМЕНТ ОБРАЗОВАНИЯ ГОРОДА МОСКВЫ

МОСКОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ

ПСИХОЛОГО-ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ

Факультет «Юридическая психология»

Кафедра «Юридической психологии и права / Клинической и судебной психологии»

ПИСЬМЕННАЯ РАБОТА

по дисциплине

«Психология развития и возрастная психология»

Анализ монографии Э. Эриксона «Детство и общество»

Ст. преподаватель Делибалт В.В.

Студент, группа Наумова А.О.

Москва, 2015

Введение

Эрик Эриксон (1902 - 1994) - один из выдающихся эго-психологов XX века, постфрейдист. Его интересовало эго и его адаптивные способности в развитии индивидуума. Э. Эриксон многое позаимствовал из теорий своих предшественников в психоанализе, и, не выходя за рамки психоаналитической традиции, он разработал свою классификацию развития личности, свое психоаналитическое учение детства.

«Детство и общество» - его первая книга, опубликованная Эриксоном в 1950 году. Она появилась благодаря практике психоанализа, как отметил в ней Э. Эриксон. В общем в данной книге рассматриваются взаимосвязь детства с социальной жизнью, автор приводит исследования детства у пары племен африканских индейцев сиу и юрок, он говорит о развитии ЭГО, кризисах, конфликтах и рассматривает юность и идентичность.

О своей книге Эриксон отзывается как о «концептуальных путевых заметках», он делает акцент, что это - книга об исторических процессах «Детство и общество» имела большую огласку, и именно благодаря данной книге он стал ведущим представителем эго-психологии.

1. Эпигенетическая направленность теории Э. Эриксона

В своей первейшей книге «Детство и общество» Э. Эриксон подразделяет жизнь человека на «восемь возрастов человека», на психосексуальные периоды развития эго. Э. Эриксон считает, что периоды - это финал эпигенетического раскрывающегося определенного «плана личности», который передаются генетическим путем.

Эпигенетическая основа, то есть как и эпигенетическое учение развития подразумевается в том, что каждый период жизни человека, точнее его конкретного цикла жизни, наступает в конкретный для нее момент, или- в «критический период». Суть в том, что только через прохождение конкретного этапа формируется личность. Важно и то, что в каждом этапе личность сталкивается с психологическим кризисом и особой целью развития. Каждая цель, которую предполагает общество заключается в балансе между двумя крайними полюсами. Сама «борьба», именно процесс, и есть совершенствование личности. При получении равновесия можно говорить о приобретении новой модели эго-идентичности.

Первая стадия (I) - Орально-респираторно-сенсорная , как называет ее Э. Эриксон. Принято называть ее орально-сенсорной стадией. Она проходит в 2 этапа. Э. Эриксон обозначает вторую фазу в своей книге Второй стадией (II), которая имеет иной, в отличие от первой стадии, модус.

Понятие модус органа. Модус-впитывание в себя.

В первой фазе (I стадии) рассматривается эрогенной зоной рот, он образует определенный модус развития, а точнее преобладающие качества личности. Модальностью рта является сосание, получение через рот пищи. Принятие - первая социальная модальность младенца. Основная задача - формирование и образование чувства доверия/недоверия к окружающему миру. Очень важен контакт матери и ребенка, потому что он основывает в целом доверие к окружающему миру в лице матери. Если у ребенка не будет достаточно внимания и заботы, то у ребенка выработается базовое недоверие к миру и людям.

Как считает Э. Эриксон, младенец, учится получать, а в дальнейшем получает способность заставлять других давать то, чего он хочет получить, развивая основу эго, чтобы потом стать тем, кто дает. Если этого не произойдет, то младенец будет стремиться к получению того, что не дополучил, т.е. завершать эту стадию развития.

Во второй фазе (II стадии; возраст: Рождение - 1 год) главным органом так же является рот, но в качестве модальности выступает кусание, а не сосание, это происходит из-за ого, что у ребенка режутся зубы. Социальной модальностью в этом периоде становится взятие и удержание предмета. Модусом органа является 2-й модус «инкорпоративный 2». На этой стадии ребенок должен упражнять и развивать «схватывание» и уметь достать то, что находится в близи него. Развитие это будет происходить в зависимости от того, с каким успехом ребенок будет усваивать переворачивание со спины на живот. Еще в этом периоде у ребенка возникают понятия, как «зло» и «добро». Из-за отрывания ребенка от груди (по причине кусания), ребенок начинает испытывать злобу на зубы, которые у него постоянно болят и лишают материнской груди. В связи с этим ребенок как бы начинает винить себя за то, что он стал причиной «расставания» себя с материнской грудью.

Поэтому при резком отнятии ребенка от груди, мать должна «додать» это своей поддержкой и вниманием, любовью и лаской. Есть мать не компенсирует этот «разрыв», то ребенок в дальнейшем будет депрессивным.

На этой стадии возникает борьба таких баз, как «доверие против недоверия» и то, что победит определит задачу развития, в связи с которой у ребенка зародятся базисные чувства доверия или недоверия к миру.

Вторая стадия (III стадия; возраст:1-3 года), или третья стадия по Э. Эриксону называется анально-уретрально-мышечная (общепринято, как и анально-мышечная). Зоной данной стадии являются выделительные органы, которые имеют свою модальность - опорожнение кишечника и мочевого пузыря, от чего дети получают удовольствия на данном этапе. На этой ступени развивается способность «отпускать» и «держать».

Модус эго меняется, для малыша становится важным умение контролировать себя: возможность регуляции и удержания/выталкивания(приучение к горшку). Это происходит как на физическом уровне, так и на психологическом. Ребенок хочет быть самостоятельным, управлять собой, либо испытывает чувство стыда (публичность).

Если малыша на данной стадии «тормозить», то ни о каком прогрессе речи не может идти, малыш будет чувствовать себя немощным.

В этом периоде возникает вторая «борьба», в котором самостоятельность борется против стыда. Малыш должен чувствовать себя в безопасности и, что его доверие не подведут. В зависимости от того, в какую пользу разрешится конфликт, выяснится дальнейшее развитие ребенка, вследствие которого, малыш может быть самостоятельным или неуверенным и стыдливым.

Третья стадия (IV стадия по Э. Эриксону; возраст:3-6 лет) называется локомоторно-генитальная. Эрогенная зона - это половые органы. Модальность представляет собой интерес обоих полов. Модус эго-это «проникновение», то есть такие занятия, которые принесут пользу.

Появляется интерес к своему полу и половым различиям. Ребенок оценивает себя, как виновника чьих-то бед. В этой стадии у ребенка формируется супер-эго. В этой стадии дети мужского пола встречаются с пониманием того, что он «хуже» отца и появляется ревность матери к отцу. Девочки встречаются с пониманием «неполноценности» из-за отсутствия пениса. Ребенок усваивает индивидуальность, выражает себя. Тут либо инициатива подавляется или проявляет себя. Появляются большие ограничения и появляется чувство вины. Вина здесь играет роль, как восприятия себя, как причины чего-то плохого.

Четвертую стадию (V стадия по Э. Эриксону; возраст:6-12 лет) Э. Эриксон называет периодом психосексуального моратория. Тут имеет место рудиментарный генеративный модус. С наступлением латентного периода развитый ребенок учится заниматься полезным трудом и ищет признания. Индивидуальность этого периода заключается в чувствах неадекватности и неполноценности. Э. Эриксон говорит, - «ребенок в этом случае переживает отчаяние от своей неумелости в мире орудий и видит себя обреченным на посредственность или неадекватность»

В Латентной стадии идет борьба трудолюбия и неполноценности, то есть ребенок хочет как-то показать себя и принести пользу, но у него для этого недостаточно умений.

Пятая стадия (Возраст:12-19 лет) - Подростковая. Главный элемент этого периода - установление эго-идентичности или интеграции, которая представляет собой накопленный опыт возможности эго интегрировать все идентификации с проблемами либидо. Таким образом «чувство идентичности эго - есть уверенность в том, что внутренняя тождественность и непрерывность сочетается с тождественностью и непрерывностью значения индивидуума для других, выявляемого в реальной перспективе «карьеры»» (Э. Эриксон, с.250). Подросток осознает себя, то он, кем он является в мире. Но при этом есть вероятность того, что подросток может не найти свое профессиональное применение.

Шестая стадия (Возраст:20-25 лет) называется Ранняя зрелость (или Молодость Стадия поиска «своей половинки». Все модусы органа уже подчинены человеку, и уже нет такого прогрессивного развития. Не хорошим исходом на этой стадии является отречение ото всех, одиночество, когда у личности задачей развития стала изоляция. Это вещает о том, индивид не принял какую-либо из стадий раньше. Появляется «зрелое» сексуальное влечение.

Конфликт на данной стадии заключается в борьбе между близостью и изоляцией. Конфликт разрешается решением задачи развития в ту или иную сторону.

Седьмая стадия (Возраст:26-64 лет) называется Средняя зрелость (или Зрелость). Э. Эриксон писал о том, что человек хочет чувствовать себя не одиноким, востребованным, а зрелость нуждается в одобрении со стороны своих детей и внуков, о которых должна заботиться. Человек полностью заинтересован в продолжении рода и выбора настоящего спутника жизни. Заинересованность в плане «философских мыслей». В тех случаях, когда не удается достичь гениративности, формируется регрессия с потребностью псевдоблизости, чаще всего с чувством обеднения личной жизни.

Тут имеет место конфликт между генеративностью и стагнациями. Задачей этого периода является противостояние творческих сил человека против застоя в жизни.

Восьмая стадия (Возраст:65 лет - смерть) - Поздняя зрелость (Старость). Последняя стадия включает в себя целостность эго, четкого определения Э. Эриксон не дает, но приводит несколько примеров. На последних стадиях жизни индивиды рассуждают на тему прожитой жизни и по-новому рассматривают ее. Тут два исхода: либо человек осматривая свою жизнь, испытывает удовлетворение,тк он в нес в нее свои отпечатки и выполнил свою «миссию», либо человек делает вывод, что все было в этой жизни напрасно и бессмысленно.

В стадии Старости личность либо имеет целое представление о себе, либо огорчается от своей жизни. А решается она в борьбе между целостного эго и отчаянием.

2. Сравнительная характеристика взглядов Э. Эриксона и З. Фрейда

· Эриксон выражает свое видение на счет психосексуального развития. (8 стадий)

· Эриксон работал на основании психоисорического меода,а Фрейд на основе психоанализа.

· У Эриксона периоды разбивают жизнь на 8 этапов от рождения до смерти, а у Фрейда только до 18 лет.

· Фрейд и Эриксон по-разному объясняли влияния «бессознательного» на жизнь людей. Эриксон считал, что все проблемы из-за не принимания какой-то либо из пройденных стадий, а Фрейд связывал это все с травмами из детства.

· Эрик выделил 8 садий развития, а Зигмунд-4.

3. Виды идентичности

Групповая идентичность - это воспитание ребенка изначально с рождения в определенной социальной группе, с целью формирования определенного мировоззрения подлежащей этой группе.

Эго-идентичность - это непрерывность нашего «Я», то есть, несмотря на то, что мы от рождения проходим несколько этапов «Я» в нас остается то же самое.

4. Основные этапы становления личности (модус, основной конфликт, базисные чувства)

Эриксон составил эпигенетическую карту. Он выделил и назвал 5 модусов.

1 = инкорпоративный 1

2 = инкорпоративный 2

3 = ретентивный

4 = элиминативный

5 = интрузивный

Суть теории психосоциального развития Эрика Эриксона есть преодоление проблем на всех этапах.

Базовое начальное доверие возникает у младенца через материнскую грудь, ее внимание и заботу.

Э. Эриксон пишет о том, чтобы ожидать нормальное развитие, ребенок в первую очередь должен на первом этапе получить базисное доверие от матери.

5. Виды кризисов. Их характеристика и значение

Кризис, как считает Э. Эриксон - это «поворотные пункты», «моменты выбора между прогрессом и регрессом, интеграцией и задержкой». Перебарывание кризиса способствует переходу на новый этап.

Кризис - это неизбежное резкое изменение, после которого либо человек не справляется и регрессирует, либо переживает и прогрессирует в своем развитии.

На всех 8 стадиях, личность перебарывает проблемы и не всегда это приводит не только к прогрессу.

1. Доверие или недоверие.

2. Самостоятельность или стыдливость.

3. Собственное мнение против чувства вины.

4. Трудолюбие или чувство неполноценности.

5. Идентичность против смешения ролей

6. Социализация против одиночества.

7. Генеративность против стагнации.

8. Состоятельность против разочарования.

6. Роль игры в развитии личности ребёнка (на примере игр Питера, Энн и др.)

Игра-это основная деятельность ребенка, она может помочь ребенку в развитии его личности, а также она способна рассказать о тех переживаниях ребенка, которые скрываются в потемках его души, о которых он никому не говорит.

Энн. Девочка 4-х лет. На приеме у Эриксона Энн вела себя подобающе ребенку младше ее возраста. И постоянно сосала большой палец. Она пришла с проблемой опорожнения кишечника ночью в кровати.

Эриксон не вел никакого диалога с Энн. Он пустил в ход игротерапию.

Они играли в кубики. Девочка построила из кубиков дом идентичный своему. Тут происходит такое событие: Энн отшвыривает ногой куклу-женщину, шумно захлопывает дверь ванной и спешит к полке с игрушками, чтобы взять три блестящих машинки и поставить их в гараж около мужчины. Энн ответила, что ей очень не хочется, чтобы игрушечная девочка отдавала матери даже то, что и так принадлежит, но она страстно желает дать отцу гораздо больше, чем тот мог бы попросить. После этого Энн выбегает с карандашами в комнату ожидания, к маме и отдает той карандаши.

Это поведение говорит о том, что девочка не может справиться с тем, чтобы давать без возврата. Девочка любит отца, а мать ненавидит.

Питер. Длительный запор. Как-то Эрик Эриксон обедал с его семьей за солом и мальчик за едой проронил слова: «Я хочу, чтобы у меня было был слоненок прямо здесь, он бы рос-рос и разорвал бы дом.» и т.п. Питер думал, что у него в живое находится что-то очень ценное и если он это выпусти, то либо сломает, либо убьёт это «что-то», поэтому задерживал в себе биоотходы.

Проблемой фантазий мальчика, оказалась его няня, которая после ухода написала Письмо и изложила в нем то, что Питер подрос, а она любит нянчится с «малышами». Для устранения фантазий мальчика психотерапевт на рисунке изобразил Питеру, как появляются малыши на свет на самом деле. После этого у Питера все прошло, он преодолел кризис.

7. Этнопсихологические исследования особенностей воспитания детей (на примере племён сиу и юрок)

Э. Эриксон решил рассмотреть особенности детей растущих в общинах. Он изучил как проходи детство у разных детей из разных племен.

В племени Сиу детей насильно не отрывали от груди, кормили до тех пор, пока ребенок не начинал кусаться, кстати, обычно считалось, что молозиво (первое водянистое выделение молочных желез) ядовито для новорожденного, поэтому и грудь ему не давали до тех пор, пока не появлялась надежная струя настоящего молока.

Они считали, что первым ребенок не должен пробовать эту застоявшуюся белую субстанцию. Они собирали лучшие ягоды и травы, какие только есть в прерии, и выжатый из них сок наливали в бизоний пузырь, приспособленный под детский рожок, напоминающий по форме материнскую грудь.

Женщина, по общему мнению бывшая «хорошей женщиной», пальцем стимулировала рот новорожденного, а затем кормила его этим соком. Тем временем, пожилые женщины, которые в своих снах получили приказ выполнять такие функции, отсасывали водянистое молоко из груди роженицы, а саму грудь стимулировали продуктивно работать. По словам индейцев, старшего сына выкармливали дольше всех, тогда как средний период выкармливания ребенка составлял три года. Крик ребенка, который просил «грудь» индейцы выдавали за становление ребенка как охотника. Племя добивалось того, чтобы ребенок вырос хорошим охотником поэтому, чтобы научить ребенка забирать желаемое, в них воспитывали щедрость и способность отдать другим нечто такое, без чего те не могли обойтись.

В возрасте 5 лет мальчиков отдавали более взрослым ребятам, для обучения их навыкам охоты, а девочки оставались с матерями для женской работы.

Детей не наказывали и не били, их наказывали «стыдом» из-за этого дети чувствуют себя в безопасности, как считали они.

Эриксон пришел к выводу, что у индейцев племени сиу не так сильно распространены неврозы и интеллект выше.

После рождения ребенка лишали кормления грудью на 10 дней и кормили ореховым супом из маленькой скорлупки.

Кормление грудью происходит очень часто. Юрок отнимаю малышней от груди в 6 месяцев или по мере появления зубов.

В племени юрок детей туго пеленали, чтобы лишить их свободы, рано приучали к порядку. Мальчиков ограничивают в общении с матерью, так как это не гласит их традициям.

Поэтому дети Юрок вырастают с недоверием к миру и окружающим и замкнутые.

7. Роль общества в развитии личности

Эриксон рассматривает личность в процессе социализации. Он считает, что формирование личности происходит за счет взаимодействия человека с социумом.

8. Раскрытие понятий

«Жизненная задача»

Жизненной задачей Э. Эриксон считает цель, которая будет «преследовать» человека и сопровождать всю жизнь, та, которая будет являться смыслом его существования.

«Психологический мораторий»

Психологический мораторий - это период времени между подростковым периодом и взрослостью. Когда человек выбирает свои ценности и приоритеты, чтобы стремиться к целостности.

«Диффузия идентичности»

Диффузия идентичности - некая неопределенность молодых людей, которая отражается в идентификации со своей профессиональной деятельностью и спутанность представлений о самих себе.

«Ритуализация»

Ритуализация поведения - это основанное на соглашении взаимодействие по меньшей мере двух людей, которые возобновляют его через определенные интервалы времени в повторяющихся обстоятельствах.

Выводы

эриксон психолог постфрейдист эпигенетический

Э. Эриксон отдает большое значение детству и прохождению всех жизненных этапов. Благодаря преодолениям возрастных кризисов и проблем человек становится «целостным».

Подобные документы

Эпигенетическая направленность теории Э. Эриксона. Виды идентичности. Основные этапы становления личности (модус, основной конфликт, базисные чувства). Виды кризисов, их характеристика и значение. Роль общества в развитии личности, "ритуализация".

контрольная работа , добавлен 22.06.2015


Биографический экскурс по жизни постфрейдиста Эрика Эриксона. Основные идеи (концепции личности, жизненного цикла, сравнение культур, введение понятия психобиографии) в книге "Детство и общество". Влияние теории о периодах развития на психологию.

реферат , добавлен 25.01.2010


Сходство и отличие теории Эриксона о формировании личности с теориями Фрейда. Краткая характеристика восьми стадий согласно теории Эриксона. Идентификация личности и путаница ролей в возрасте 12-18 лет. Суть личности при достижении среднего возраста.

контрольная работа , добавлен 20.12.2014


Концепции развития ребенка от рождения до старости в современной психологии. Анализ Я-концепций в изложении З. Фрейда и Э. Эриксона. Уровни психической жизни по Фрейду. Стадии генеза психического в течение жизни ребенка. Кризисы идентичности личности.

реферат , добавлен 19.10.2012


Становление эго-психологии. Эпигенетический принцип. Развитие личности: психосоциальные стадии. Младенчество. Раннее детство. Возраст игры. Школьный возраст. Юность. Зрелость. Основные положения Эриксона относительно природы человека.

реферат , добавлен 31.05.2006


Кризисные стадии в развитии личности. Влияние социокультурного контекста на развитие личности. Эпигенетическая теория развития личности Э. Эриксона. Восемь универсальных стадий, восемь возрастов. Персонология Г. Мюррея. Аналитическая теория К.Г. Юнга.

реферат , добавлен 08.10.2008


Эго как один из элементов человеческой психики, выполняющий роль посредника как между внешним и внутренним миром, так и между Ид и Супер-Эго. Знакомство с необходимыми условиями для формирования эго-идентичности. Общая характеристика работ Э. Эриксона.

реферат , добавлен 25.05.2014


Понятие раннего возраста. Характеристика теории Эриксона и Фрейда. Структура идентичности: соматическая, личностная, социальная. Анализ уровней развития нравственных суждений. Основные особенности и этапы развития психики ребенка в раннем детстве.

контрольная работа , добавлен 02.03.2012


Структура личности по З. Фрейду. Принципы бессознательного взаимодействия психики с физиологическими процессами. Эпигенетическая теория Э. Эриксона. Стадии психосоциального развития личности. Виды эмоций: настроения, чувства, аффект, стресс и фрустрация.

презентация , добавлен 29.10.2014


Работы Эриксона: "Психоанализ и просвещение", "Конфигурации в игре и сновидениях", "Кросс-культуральные наблюдения", "Общественная среда", "Размышления о цикле жизни", "Об идентичности, юности и раннем взрослом возрасте".

Эрик Эриксон

(Erik Erikson "Childhood and Society", 2nd ed., 1963)

В книге рассматриваются с психодинамических позиций такие вопросы, как: детство и социальная жизнь, кризис подросткового возраста, конфликт середины жизни, подведение итогов жизни и др.

Часть I. Детство и модальности социальной жизни

Глава 1. Релевантность и релятивность в истории болезни

1. Сэм: неврологический кризис у маленького мальчика

2. Боевой кризис у морского пехотинца

Глава 2. Теория инфантильной сексуальности

1. Два клинических эпизода

2. Либидо и агрессия

3. Зоны, модусы и модальности

А. Рот и органы чувств

Б. Выделительные органы и мускулатура

В. Локомоция и гениталии

Г. Прегенитальность и генитальность

4. Генитальные модусы и пространственные модальности

Часть II. Детство у двух племен американских индейцев

Введение

Глава 3. Охотники прерий

1. Исторические сведения

3. Межэтнический семинар

4. Воспитание ребенка у индейцев сиу

Б. Получение и взятие

В. Удерживание и отпускание

Г. «Делание» и делание

5. Сверхъестественное

А. Танец Солнца

Б. Путеводные сны и видения

7. Последующее изучение детства индейцев сиу

Глава 4. Рыбаки лососевой реки

1. Мир племени юрок

2. Юрокская детская психиатрия

3. Воспитание ребенка у индейцев юрок

4. Сравнительный обзор мира юрок

Часть III. Развитие эго

Введение

Глава 5. Джин: крах незрелого эго

Глава 6. Забавы и заботы

1. Игра, работа и развитие

2. Игра и лечение

3. Истоки идентичности

А. Игра и социальная среда

Б. Сын бомбардира

В. Черная идентичность

Глава 7. Восемь возрастов человека

1. Базисное доверие против базисного недоверия

2. Автономия против стыда и сомнения

3. Инициатива против чувства вины

4. Трудолюбие против чувства неполноценности

5. Идентичность против смешения ролей

6. Близость против изоляции

7. Генеративность против стагнации

8. Целостность эго против отчаяния

9. Эпигенетическая карта

Часть IV. Юность и эволюция идентичности

Введение

Глава 8. Размышления об идентичности американцев

1. Полярные качества национального характера

2. «Мамочка»

3. Джон Генри

4. Юноша, босс и машина

Глава 9. Легенда о детстве Гитлера

1. Германия

5. Жизненное пространство, солдат, еврей

6. Впечатление о евреях

Глава 10. Легенда о юности Максима Горького

1. Страна и мир

3. Дряхлый деспот и окаянное племя

4. Эксплуатируемые

А. Святой и нищий

В. Безотцовщина и безногий ребенок

Г. Спелёнатый младенец

5. Протестант

Глава 11. Заключение: по ту сторону тревоги

Указатель имен

Предисловие ко второму изданию

Когда я перечитывал предисловие к первому изданию, мне бросилось в глаза выражение «концептуальные путевые заметки». И я выделил его, ибо искал формулировку, которой можно было бы воспользоваться, объясняя судьбу этой книги. Задуманная и написанная для пополнения психиатрического образования американских врачей, психологов и социальных работников, она прошла свой собственный путь к студентам и аспирантам различных специальностей из университетов США и ряда других стран. Практически необходимым делом стало переиздание книги, а с ним возник и вопрос о ее переработке.

Мысль о том, что эту книгу широко читали как молодые, так и пожилые люди, не имевшие возможности судить о ней на основе личного клинического опыта, временами приводила меня в замешательство. Перед тем как приступить к переработке первого издания, я обсудил эту проблему на своем семинаре с первокурсниками в Гарварде (в 1961/62 учебном году). И обнаружил, что единство личности, характерное для жанра путевых заметок, на самом деле может помочь молодым людям впервые окинуть направленным взором область, которая вторгается в их сознание и лексикон из столь многочисленных и разнообразных источников. Мои студенты, между прочим, почти единодушно решили, что мне не следует радикально изменять первоначальный текст, хотя бы потому, что внесение «поправок» в путевые заметки, написанные в более молодые годы, не было одной из прерогатив постаревшего автора. Спасибо им за усердие и хлопоты.

Однако эта книга использовалась также в подготовке профессиональных специалистов, имеющих отношение к психоанализу. И здесь я пришел к выводу, что недостатки книги неотделимы от ее жанра - рассказа о первом этапе пути одного такого специалиста; и что подобно многим первым путешествиям, она снабжает читателя впечатлениями, которые при повторении маршрута сопротивляются ослаблению или преувеличению. Поэтому я переработал текст лишь для того, чтобы сделать более ясными свои первоначальные намерения, и добавил только тот материал, которым располагал во время работы над первым изданием.

Во втором издании я прежде всего исправил места, которые, при перечитывании, сам не вполне понимал. Затем я расширил (либо исправил) описания и объяснения, часто неправильно понимаемые студентами различных специальностей (или неоднократно вызывавшие вопросы с их стороны). Наиболее многословные добавления можно обнаружить, главным образом, в конце первой и на протяжении третьей части книги. Наконец, я снабдил текст авторскими подстрочными примечаниями: критическими размышлениями над тем, что было написано мной десять с лишним лет назад, и ссылками на свои более поздние работы, в которых развиваются темы, тогда лишь намеченные.

Среди тех, кому выражается благодарность в предисловии к первому изданию, не назван ныне покойный Дэвид Рапапорт (D. Rapaport). Он прочел рукопись, однако я не получил его предложений (как всегда, весьма обстоятельных), когда книга печаталась. В последующие годы мы работали вместе и он больше чем кто-либо другой (включая и меня самого) способствовал выявлению теоретического подтекста моей работы и ее связей с работой других психоаналитиков и психологов. Я могу лишь с благодарностью сослаться на некоторые из его трудов, содержащих исчерпывающую библиографию.

Более объемные дополнения ко второму изданию основаны на следующих статьях:

- «Sex Differences in the Play Construction of Pre-Adolescents», Journal of Orthopsychiatry. - XXI. - 4. - 1951.

- «Growth and Crises of the "Healthy Personality"», Symposium on the Healthy Personality (1950), M. J. E. Senn, editor. New York, Josiah Macy, Jr. Foundation.

Эрик Гомбургер Эриксон

Центр передовых исследований в поведенческих науках,

Март 1963, Стэнфорд, Калифорния

Предисловие к первому изданию

Прежде всего, своим происхождением эта книга обязана практике психоанализа. Ее основные главы опираются на образцы ситуаций, которые требовали интерпретации и коррекции; это - тревога маленьких детей и безразличие американских индейцев, потерянность ветеранов войны и самонадеянность юных нацистов. Здесь, как и во всех других ситуациях, психоаналитический метод обнаруживает конфликт, поскольку психоанализ с самого начала был сосредоточен на психическом расстройстве. Благодаря работе Фрейда, невротический конфликт стал наиболее изученной стороной поведения человека. Однако в этой книге мы избегаем легкого вывода, будто наши относительно передовые знания о неврозе позволяют рассматривать массовые явления - культуру, религию, революцию - как аналоги неврозов для того, чтобы подчинить их нашим концепциям. Мы пойдем по иному пути.

Современный психоанализ занимается изучением эго, под которым понимается способность человека объединять (адаптивно) личный опыт и собственную деятельность. Психоанализ смещает акцент с концентрации на изучении условий, притупляющих и искажающих эго конкретного человека, на изучение корней эго в социальной организации. Мы пытаемся понять их не для того, чтобы предложить наспех сделанное лекарство от впопыхах установленной болезни общества, а чтобы завершить наброски нашей теории. В этом смысле, перед вами психоаналитическая книга об отношении эго к обществу.

Это книга о детстве. Можно просматривать работу за работой по истории, социологии, морали и практически не обнаружить упоминания о том, что все люди начинают свой путь детьми, и не где-нибудь, а в своих детских. Человеку свойственно долгое детство, а цивилизованному человеку - еще более долгое. Продолжительное детство делает человека в техническом и умственном отношениях виртуозом, но и оставляет в нем пожизненный осадок эмоциональной незрелости. Хотя племена и народности, во многом неосознанно, используют воспитание детей для достижения своей особой формы зрелой идентичности, своего уникального варианта цельности, их постоянно преследуют иррациональные страхи родом из того самого детства, которое они эксплуатировали особым образом.

Что может знать об этом клиницист? Я полагаю, психоаналитический метод является по существу историческим. Даже тогда, когда он ориентируется на медицинские данные, они интерпретируются как функция прошлого опыта. Сказать, что психоанализ изучает конфликт между зрелыми и инфантильными, новейшими и архаическими пластами в душе человека - значит сказать, что психоанализ изучает психологическую эволюцию через анализ конкретной личности. В то же самое время психоанализ позволяет увидеть в истории человечества гигантский метаболизм индивидуальных жизненных циклов.

В таком случае, хотелось бы отметить, что это - книга об исторических процессах. Все же психоаналитик являет собой необычный, возможно новый, тип историка. Вверяя себя влиянию наблюдаемого, аналитик оказывается частью изучаемого им исторического процесса. Как терапевт, он должен сознавать собственную реакцию на наблюдаемое; его «уравнения» наблюдателя становятся самыми близкими ему инструментами наблюдения. Поэтому ни терминологическое равнение на более объективные науки, ни благородная отстраненность от злобы дня не могут и не должны удерживать психоаналитический метод от того, чтобы всегда быть, пользуясь выражением Г. С. Салливана (Н. S. Sullivan), «соучаствующим».

В этом смысле данная книга является (и должна быть) субъективной, концептуальными путевыми заметками .С моей стороны не было даже попытки достичь репрезентативности в цитировании или систематичности в ссылках. В общем, мало что получается из усилий укрепить неясные, расплывающиеся значения с помощью добросовестного на вид цитирования отдаленно сходных понятий из других контекстов.

Такой личный подход требует краткого изложения истории моего ученичества и признания общей суммы интеллектуального долга другим людям.

Я пришел в психологию из искусства, чем можно хотя бы объяснить, если не оправдать то, что время от времени читатель будет заставать меня рисующим фон и задний план, тогда как он предпочел бы узнать о фактах и понятиях. Мне пришлось из органической необходимости сделать добродетель, опираясь на то, что речь здесь должна идти о репрезентативном описании, а не о теоретической аргументации.

Впервые я встретился лицом к лицу с детьми в маленькой американской школе в Вене, где работали Дороти Берлингем, Ева Розенфельд и директорствовал Петер Блосс. Свою клиническую карьеру я начал как детский психоаналитик под руководством Анны Фрейд и Августа Айхорна. Кроме того, я окончил Венский психоаналитический институт.

Генри А. Мюррей (Н. A. Murray) и его коллеги по Гарвардской психологической клинике дали мне первое интеллектуальное пристанище в США. Годами я обладал привилегией долгих бесед с антропологами, в первую очередь, с Грегори Бейтсоном (G. Bateson), Рут Бенедикт (R. Benedict), Мартином Лоэбом (М. Loeb) и Маргарет Мид (М. Mead). Скаддер Микил (Scudder Mekeel) и Альфред Крёбер (A. Kroeber) познакомили меня с «полем». Мой особый долг перед ними будет обстоятельно рассмотрен во второй части книги. Было бы просто невозможно перечислить по пунктам все, чем я обязан Маргарет Мид.

Мои компаративистские взгляды на детство сформировались благодаря исследованиям, к которым меня первым побудил Лоуренс К. Франк (L. К. Frank). Финансовая субсидия Фонда Дж. Мэйси младшего позволила мне присоединиться к изучению начальной стадии детских неврозов, проводимому кафедрой психиатрии медицинского факультета и Институтом человеческих отношений Йельского университета. Финансовая помощь Комитета по народному образованию дала мне возможность какое-то время участвовать в долгосрочном проекте Джин Уолкер Макферлайн по изучению детей Калифорнии (Институт благополучного детства, Калифорнийский университет, Беркли).

Моя жена, Джоан Эриксон, редактировала эту книгу. На завершающем этапе работы над рукописью меня консультировали Элен Майклджон (Helen Meiklejohn), Грегори Бейтсон, Вильма Ллойд (Wilma Lloyd), Гарднер и Луис Мёрфи (Gardner and Lois Murphy), Лоренс Сёрс (Laurence Sears) и Дон Мак-Киннон (Don MacKinnon).

Выражаю им свою признательность.

В тексте встречается несколько вымышленных имен: Сэм, Энн и Питер; морской пехотинец, Джим - индеец племени сну и Фанни - шаман племени юрок; Джин и ее мать, Мэри и др. Ими названы пациенты и испытуемые, кто невольно снабжал меня «образцами» прозрачного поведения, которые за годы хранения в моей памяти обрели четкость, масштаб и значение. Я надеюсь, что сообщения об этих людях, включенные в книгу, передают им мою признательность.

Сообщением в этой книге определенных данных я обязан своей работе с конкретными специалистами и служебным персоналом ряда учреждений. Это:

- Фрэнк Фремон-Смит ,доктор медицины (кафедра нейропсихиатрии, медицинский факультет Гарвардского университета);

- Фелиция Бегг-Эмери ,доктор медицины; Мэриан Путнэм ,доктор медицины; Рут Уошборн (кафедра психиатрии, медицинский факультет Йельского университета);

- Мэри Литч ,доктор медицины (Фонд Меннингера);

- Вильма Ллойд (детская больница Ист-Бей, Центр развития ребенка);

- Эммануэль Уиндхольц ,доктор медицины (отделение реабилитации ветеранов войны, Госпиталь Маунт-Зайон);

Пункты психологической помощи детям, бесплатные средние школы Сан-Франциско.

- «Problems of Infancy and Early Childhood», Cyclopaedia of Medicine , Etc. ,Second Revised Edition, Davis and Company;

- Studies in the Interpretation of Play: I. Clinical Observation of Play Disruption in Young Children ,Genetic Psychology Monographs;

- «Observations on Sioux Education», Journal of Psychology ;

- «Hitler"s Imagery and German Youth», Psychiatry ;

- Observations on the Yurok: Childhood and World Image ,University of California Publications in American Archaeology and Ethnology;

- «Childhood and Tradition in Two American Tribes», in ,I, International Universities Press (revised and reprinted in Personality ,edited by Clyde Kluckhohn and Henry A. Murray, Alfred A. Knopf);

- «Ego Development and Historical Change», in The Psychoanalytic Study of the Child ,II, International Universities Press.

Эрик Гомбургер Эриксон

Оринда, Калифорния

Детям наших детей